К началу 1919 года фронт отодвинулся от Симбирска далеко на восток и в отсутствие прямой военной угрозы город настраивался на относительно мирную жизнь, одним из атрибутов которой было празднование Нового года. Но не прежнего, старорежимного, мещанского, а современного - коммунистического! И отмечали его, конечно же, не так, как прежде – балами да елками, а по-новому, по пролетарски. В честь праздника в городе были устроены торжественные митинги на темы: «Текущий момент», «Международное положение», «Итоги революционных завоеваний». 1 января на площади Марата состоялась праздничная новогодняя демонстрация, а третьего числа город широко отметил «День винтовки».

Новогодние мероприятия проходили в Народном доме Московско-Казанской железной дороги, в 41 пехотном полку, в кинотеатрах «Ампир»¹, «Экспресс»² и «Зеркало жизни»³, а также в городском театре. На них выступали глава Симбирской партийной организации ВКП(б) Иосиф Михайлович Варейкис, заведующий губернским отделом народного образования Михаил Борисович Гольман, редактор газеты «Известия Симбирского Совета» Александр Владимирович Швер и другие партийные и советские руководители.

К новогодним торжествам приурочили и агитацию по предстоящим выборам в Городской Совет.

«Настроение среди населения Симбирска бодро-революционное, наблюдается определенное течение в пользу возникновения партийных ячеек», – отмечалось в политической сводке Организационно-агитационного отдела Симбирского Губисполкома при партии коммунистов-большевиков.

Ну, и какой же Новый год без подарков! Правда, раздавали их не всем – праздник-то, напомним, не обычный, а коммунистический. Поэтому в качестве Деда Мороза выступил городской комитет ВКП(б). Рассмотрев на своем заседании 2 января вопрос о выдаче обмундирования нуждающимся членам партии, он постановил: «т.к. вся коммунистическая партия считается мобилизованной, то члены ее имеют право получить военное обмундирование, и Горкомитет постановил: ходатайствовать перед Губвоенкомом об отпуске за наличный расчет 5 комплектов обмундирования».

Что касается подарков более масштабных, то одним из них должен был стать «Дворец Труда». Решение о его открытии в здании бывшего городского театра приняли 4 января на общем собрании членов Симбирской Городской парторганизации. Во Дворце предполагалось создать пролетарский театр и отдел искусства, оборудовать зал для лекций и библиотеку. Последняя, помимо общих задач, должна была «содействовать систематическому уяснению и пониманию рабочего вопроса и профессиональных интересов».

Наряду с культурными учреждениями, в бывшем городском театре планировалось разместить также «все профессиональные союзы для сильнейшего увлечения и объединения масс вокруг этого просветительского центра». По мнению создателей Дворца, объединение профессиональных рабочих сил, что называется, под одной крышей, должно было служить усилению партийной работы в массах. В том числе и в области религиозных культов, к которым партия относилась категорически отрицательно. Поэтому, принимая решение о Дворце Труда, партком одновременно предупреждал коммунистов о том, что нарушение ими партийной дисциплины в религиозном вопросе «повлечет за собою самые суровые последствия вплоть до предания товарищескому суду и исключению из партии». Всем партийцам и самому комитету предлагалось пристально «следить за партийными товарищами».

В процессе слежки выяснилось, что одним из наиболее устойчивых религиозных пережитков было упорное стремление некоторых коммунистов к заключению церковных браков. Уличенных в таковом, отлучали от партии, ссылаясь на 17-й пункт так называемой «программы Бухарина». Однако ряд «местных лидеров» категорически протестовал против столь радикальных мер, указывая, что упомянутая программа не является официально утвержденным партийным документом. В итоге, не в силах разрешить спор на месте, запросили разъяснений из Москвы.

Упомянутая «программа» была опубликована Н.И. Бухариным еще мае 1918 года в виде брошюры под названием «Программа коммунистов (большевиков)». В ней, наряду с теоретическим обоснованием необходимости трудовой повинности для нетрудовых классов, автор высказывался и по религиозному вопросу. В брошюре Бухарин сравнивал религию с ядом, «которым отравляли и отравляют народ». «Есть такой яд – опиум, – писал Николай Иванович. – Когда его курят, тогда видят сладкие видения… Но зато его действие сказывается в разрушении здоровья человека – человек мало по малу становится тихим идиотом».

По мнению Бухарина, слово «бог» происходит от слова «богатый». «Бог – это сильный, крепкий, богатый. Как еще величают бога? «Господь». Что значит «господь»? Это значит господин в противоположность рабу. В молитвах так и говорят: «мы – рабы твои». Бога величают также «Царь небесный».

Таким образом, заключал автор, «бог – это точнейшая копия, слепок с земной власти. Наверху сидит «Царь небесный». Вокруг него – самые крупные святые (например, Николай – Чудотворец, Богоматерь – нечто в роли империатрицы, жена святого духа). Это – министры. Еще ниже – целая лестница ангелов и святых, расположенных в таком порядке, как чиновники в самодержавном государстве».

А вера в бога, по мнению Бухарина, это есть «отражение гнусных земных отношений, это – вера в рабство, которое есть якобы, не только на земле, но и во всей вселенной». Эти сказки, – уверял автор, – стоят на пути человеческого развития. Поэтому, считал он, «поп есть такой же государственный чиновник, как и палач, жандарм и сыщик».

Вывод из всего сказанного был очевиден – с религией необходимо бороться. «Но не насилием, а убеждением. Церковь же нужно отделить от государства… Это значит, пускай попы остаются, но пусть их содержат те, кто хочет принимать от них яд или, кто заинтересован в их существовании…

С другой стороны, должна быть обеспечена свобода верования. Религия есть частное дело. Это значит, что государство не должно поддерживать никакой церковной организации», – подытоживал свои рассуждения Николай Иванович.

По его мнению, борьба с религиозными культами должна была опираться на «двух китов»: на отлучении церкви от любых форм государственного финансирования и на переубеждении верующих, еще не превратившихся в тех самых «тихих идиотов».

Видимо из этих соображений и исходил ЦК, приславший в середине марта в Симбирский горком ответную телеграмму, которая гласили: «За заключение церковного брака из партии не исключать».

Еще одним пережитком, который на втором году Советской власти пока так и не удалось искоренить, было почти повсеместное игнорирование правил так называемой «новой орфографии», исключавшей из русского письма «старорежимные» буквы «ять», «фита», «I» и отменявшей написание Ъ в конце слов. Отменялся и изменялся также ряд орфографических правил.

Новую орфографию вводили в два приема – первый декрет об этом, за подписью наркома просвещения А. В. Луначарского был опубликован еще 23 декабря 1917 года. Второй, подписанный заместителем наркома М. Н. Покровским и управляющим делами Совета Народных Комиссаров В. Д. Бонч-Бруевичем, вышел 10 октября 1918 г. Тогда же на новую орфографию перешли официальные советские газеты «Известия» и «Правда».

А вот среди рядовых народных масс языковое новшество никак не приживалось. 9 января губернские учреждения получили изданный по этому поводу еще 25 декабря приказ № 52 Президиума Симбирского исполкома. В нем говорилось: «Несмотря на Постановление СНК, опубликованное в № 233 «Известий ВЦИК» от 13 октября с.г. о введении с 15 октября новой орфографии, все учреждения и должностные лица продолжают писать все документы и бумаги по старому правописанию.

Напоминая всем учреждениям и должностным лицам о непременном исполнении вышеозначенного постановления Совнаркома, Президиум Губисполкома предлагает всем Заведующим Отделами, Уездным, Городским и Волостным Исполкомам сделать срочные распоряжения по подведомственным учреждениям, чтобы все бумаги, книги и документы писались с употреблением нового правописания, указанном в № 223 «Известий ВЦИК». В противном случае все виновные в неисполнении сего будут привлекаться к ответственности по всей строгости Революционного Закона, как не подчиняющиеся распоряжениям центральной власти Российской Социалистической Федеративной Республики».

Из текста приказа видно, что касался он, в первую очередь, советских служащих, кои, собственно, и составляли львиную долю разного рода документов, упорно пользуясь «старой орфографией», что не удивительно, поскольку среди служащих все еще оставалось немало «бывших». Но дело, конечно же, было не в саботаже, а в многолетних прочно укоренившихся навыках правописания, которыми на тот момент обладало большинство грамотных людей. Переучиваться же в зрелом возрасте им было довольно трудно.

Новая власть по мере возможности старалась от старых кадров избавляться, но далеко не всегда это шло на пользу делу. А нередко оному и вредило. Поэтому 20 февраля все губисполкомы Республики получили из Наркомвнудела циркуляр, в котором говорилось: «С мест поступают сведения об увольнении со службы без разбора всех чиновников старого правительства, не считаясь с той пользой, которую они могли бы принести делу.

Народный Комиссариат Внутренних Дел предлагает огульно старых чиновников со службы не увольнять. Прежние слуги старого правительства Советской России не опасны. Не давая им ответственных постов, в случае пользы, могущей ими принести делу, желательно оставить их на службе. Передайте уездам». Таким образом, соображения разумной организации государственного управления возобладали над, безусловно, классовым принципом подбора и расстановки кадров.

Пожалуй, за исключением органов, которые сегодня принято называть силовыми, а также судебных. Новый народный суд, созданный в губернии взамен прежнего, буржуазного еще в апреле 1918 года, власть продолжала укреплять партийными кадрами. 8 января 1919-го Губернский Комитет РКП(б) предписал всем партийным комитетам «принять самое деятельное участие к организации Единого Народного Суда, выделив из членов партии самых лучших товарищей, знакомых с судебным делом». И хотя эта идея формально исходила от губернского отдела юстиции, разработавшего соответствующую инструкцию, вряд ли он пришел к ней по собственной инициативе, без подсказки партийных товарищей.

Полностью вытеснить «бывших» из госаппарата, в том числе и обеспечив окончательную победу «новой орфографии» удалось лишь тогда, когда в активную жизнь вошло поколение людей, профессионально подготовленных и обученных грамоте уже по новым правилам. И вообще обученных грамоте.

В октябре 1918 г. ВЦИК утвердил «Положение о единой трудовой школе», заменившей все дореволюционные образовательные учреждения. Трудовая школа делилась на две ступени: первая — для детей от 8 до 13 лет и вторая — от 13 до 17. Устанавливалось совместное светское бесплатное обучение девочек и мальчиков.

В 1919 г. Наркомпрос пришёл к выводу о необходимости восстановления низшего и среднего профессионального образования на базе I ступени Единой трудовой школы. И уже в сентябре была утверждена следующая система школ: единая трудовая I ступени с пятилетним сроком обучения, которая являлась базой как для общеобразовательной школы II ступени с четырёхлетним сроком обучения, так и для профессиональных школ - четырёхлеток. После их окончания выпускники имели возможность продолжить учебу в институтах или в техникумах.

26 января 1919 года вышел декрет СНК о ликвидации неграмотности среди населения.

К этому времени, а точнее, к 24 января в Симбирской губернии было уже 1699 школ первой ступени, число которых постоянно росло: если на 1 июля 1917 года этих образовательных учреждений насчитывалось 1102, то через год их количество возросло до 1492. А спустя еще шесть месяцев достигло почти 1700.

Что касается школ второй ступени, то на 1 июля 1917 года в губернии их было 60. Причем половина этого количества находилась в Симбирске. А высших начальных - 26 (12 – в городах и 14 – в селах). К 1 января 1919 г. в губернии было открыто 84 новых школы 2 ступени, 70 из которых – на селе.

Однако, научить людей письму и счету, а также привить им необходимые профессиональные навыки, это – полдела. Ведь грамотный, не значит культурный. Советская власть это прекрасно понимала. И поэтому к некоторым «буржуазным пережиткам» старины она относилась очень и очень бережно, даже взяв их под свою защиту и охрану. 14 января вышло обязательное постановление за подписями Председателя Губисполкома М. Гимова, главы губернского отдела народного образования А. Измайлова, а также председателя ГубЧК и губвоенкома. В нем говорилось о «регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений Симбирской губернии». Постановление было принято в развитие соответствующего декрета Наркомпроса республики от 5 октября прошедшего года и предписывало «всем уездным, волостным, сельским и городским советам принять самые решительные меры к тому, чтобы все находящиеся в пределах Симбирской губернии памятники старины и произведения искусства в виде: музеев, архивов, библиотек, ценных по архитектуре зданий, коллекций, отдельных художественных предметов, картин, статуй, бронзы, ценного фарфора и проч. были немедленно взяты на учет и соответствующим образом охранены от всяких хищений, порчи, ломки и проч».

Проведение этих мер возлагалось на городские, уездные, волостные и сельские отделы народного образования под личную ответственность их заведующих. А «всем правительственным учреждениям, как военным, так и гражданским, а также общественным организациям, общественным деятелям, должностным лицам» предлагалось в течение двух недель со дня опубликования документа, зарегистрировать в местных отделах Народного образования все предметы, имеющие художественную, научную или историческую ценность и находящиеся в занимаемых ими казенных или частных квартирах и зданиях.

По выполнении этих формальностей, «зарегистрированное имущество становилось неприкосновенным и не подлежащим ни реквизиции, ни какому либо иному виду принудительного или добровольного отчуждения без предварительного на то согласия Губернского Отдела Народного Образования».

Правда, некоторая часть культурно-исторического наследия из числа достояния Республики все же категорически исключалась. А именно, «книги и картины монархического направления». Таковые были обнаружены, например, в Симбирске на прилавках бывшего магазина Подругина, помещавшегося в первом этаже здания на углу Гончаровской и Дворцовой улиц, на верхних этажах которого находился Губернский отдела Юстиции.

На крамольный товар наткнулся лично председатель Губисполкома М. Гимов. И тут же дал секретное указание ГубЧК «немедленно произвести тщательный осмотр магазина» и привлечь виновных к ответственности.

Напомним, в этот момент Республика пребывала в плотном вражеском окружении, и судьба ее была далеко не ясна.

Тем не менее, власть смотрела в будущее с оптимизмом, о чем свидетельствуют не только ее планы культурного строительства и реформа народного образования, но и подготовка к очередным выборам в советы разных уровней. Первоначально Симбирский Губисполком назначил их на 26 января. Но затем перенес на 9 февраля, о чем и уведомил избирателей в первых числах первого месяца нового года.

Одновременно, 3 января, Гимов направил в ГубЧК срочную и секретную депешу, в которой от имени Президиума губисполкома просил чекистов «оказать немедленное содействие губернской избирательной комиссии по выборам волостных и сельских советов, высылая вооруженные отряды по первому ее требованию ввиду проявления в некоторых волостях засилья кулаков».

1^ Ныне «Художественный».

2^ Бывший кинотеатр «Пионер» на ул. Дворцовой, 7.

3^ Находился на 2 этаже дома № 17 по ул. Гончарова.

Владимир Миронов